Смерть за стеклом - Страница 71

К оглавлению

71

Колридж постарался сосредоточиться, но окружающие то и дело спрашивали о «Любопытном Томе». Это было понятно: новость произвела сенсацию, а здесь знали, что он – большой полицейский чин. Колридж, естественно, не собирался признаваться, что имел отношение к расследованию, и привычно отнекивался, мол, коллеги во всем разберутся. А сам изо всех сил старался настроить мозг на роль «фигляра, который час кривляется на сцене».

К огромному облегчению инспектора, в теленовостях ни разу не мелькнула его физиономия. И он серьезно рассчитывал, что утренние газеты тоже выйдут без его фотографий. Дело в том, что Колридж нисколько не напоминал внешностью «важного копа». Журналюги мигом ухватились за Патрицию, которая оказалась именно тем, что нужно: они обожали миловидных девушек-полицейских.

Настала очередь прослушивания Колриджа. Его пригласили в маленькую комнатку, где он предстал перед пытливыми взорами Глина и Вэл. Инспектор выложился как мог и даже умудрился выжать подобие слезы, когда призвал истлевать огарок свечи. Ничто так не напоминало, что жизнь – ускользающая тень, как смерть девушки двадцати одного года от роду. Закончив, Колридж почувствовал, что справился недурно. Глин, по-видимому, тоже так считал.

– Мило. Очень мило и трогательно, – похвалил он. – Вы определенно достигли величайшей глубины.

У Колриджа шевельнулась надежда, но всего лишь на короткое мгновение.

– Я всегда считал, – продолжал Глин, – что в заключительном акте ключевая роль – Макдуф. Маленькая, но требующая большого мастерства. Вы бы не хотели ее сыграть?

Стараясь не показать разочарования, Колридж ответил, что да, он с радостью сыграет Макдуфа.

– А поскольку текста вам учить немного, – прощебетала Вэл, – надеюсь, вы поможете нам доставить и установить декорации.

День двадцать девятый
9.30 вечера

На следующий день после убийства в эфир вышел двадцать восьмой специальный выпуск «Под домашним арестом», который, в отличие от предыдущих, продолжался целых девяносто минут. Двадцать восьмой, а не двадцать девятый, поскольку накануне передача не состоялась – отчасти из уважения к усопшей, отчасти из-за того, что игроки целый день провели в полицейском участке.

Все, кроме Келли, которую поместили в морг.

Специальный выпуск освещал предысторию убийства и само убийство. Однако с деликатной купюрой в десять секунд, когда взлетала и падала роковая простыня, – мера достаточно бессмысленная, поскольку эпизод насилия бесконечное число раз успели прокрутить в новостях.

Чтобы подвести зрителей к событиям реального времени, в заключение показали возвращение «арестантов» в дом. В итоге получилось замечательное зрелище. Но чтобы оправдаться и отвести от себя критику, руководство компании после передачи организовало в прямом эфире дискуссию о моральном праве на продолжение программы. Джеральдина Хеннесси появилась на экране рядом с добродетельными и сильными мира сего.

– К сожалению, – провозгласил известный поэт и известный радиодеятель, – то, что мы сейчас наблюдали, – не что иное, как печальная неизбежность.

Впоследствии Джеральдина по-дружески заметила, что он известен лишь потому, что шляется по подобным дискуссиям.

– Реальное телевидение, – поэтически гнусавил радиодеятель, – это возврат на гладиаторские арены Древнего Рима. Мы следим за разрешением конфликта между запертыми в замкнутом пространстве противниками, которые отчаянно борются за симпатии толпы. И как плебс былых времен, поднимаем и опускаем пальцы, чтобы аплодировать победителю или приговорить побежденного. Вся разница в том, что мы осуществляем это посредством телефонного голосования.

Джеральдина нервно заерзала на стуле. Она буквально свирепела, когда присосавшиеся к массовой культуре типы начинали эту самую культуру высокомерно охаивать.

– Мне вообще непонятно, – продолжал витийствовать поэт, – почему развлечения такого рода до сих пор не включали убийство в арсенал своих средств.

– Позвольте, – вступил в беседу теневой министр внутренних дел. Он был раздражен тем, что дискуссия уже длилась больше двух минут, а он еще не сказал ни единого слова. – Но разве есть оправдание тому, чтобы показывать на экране убийство? Я категорически отвечаю: «Нет!» Давайте зададим себе вопрос, в какой стране мы намерены жить?

– Я склонен согласиться с вами, – заметил известный поэт. – Но хватит ли у вас смелости идти против воли толпы? Народ хочет хлеба и зрелищ.

Джеральдину так и подмывало отпустить крепкое словцо, но она благоразумно промолчала. Тюремщица сама пришла на дискуссию. Не хватало, чтобы на пике удачи ее сняли с эфира.

– Видите ли, – начала она, – все, что здесь произошло, нравится мне не больше, чем вам.

– Вот как? – фыркнул известный поэт.

– Однако если бы мы не стали продолжать программу, она бы перекочевала на один из дешевых каналов. Такова печальная истина. Как только ребята приняли решение продолжать игру, у нас не осталось выбора. Откажись мы, и какой-нибудь агент неизбежно ухватился бы за них и продал тому, кто больше предложит. Кабельному или спутниковому каналу. Подобная передача – шанс попасть в основное русло телевизионного потока.

– Вы могли не позволить использовать дом, – возразил известный ведущий дискуссии.

– Сейчас за границей пустует много аналогичных домов. Мне кажется, я видела объявление в Интернете, что нечто подобное продается в Дании – вместе с камерами и прочей начинкой. Так что все очень просто. И потом, помести «арестантов» в обычный сарай, на них все равно станут смотреть.

71