Смерть за стеклом - Страница 21

К оглавлению

21

– Я хочу сказать, что актерская профессия – очень трудная. Наверное, самая трудная. Тут требуется призвание.

– Тоже мне, хренов знаток, – вставил Джаз, но Дэвид не обратил на него внимания.

– Нужно бесконечно верить в себя и относиться к мечте как к долгу. А если с самого начала размениваешься на массовку, считай – все пропало. По мне, лучше мыть тарелки или работать официантом, чем унизить мечту и болтаться среди статистов. Джон Хурт отказывался от всех предложений, кроме заглавных ролей. Говорят, ему пришлось пережить тринадцать лет безработицы. Но зато какой успех потом!

– А как насчет остальных актеров, которые не Джон Хурт? – спросил Джаз. – Тех, что пережили тринадцать лет безработицы. Потом еще тринадцать? А потом спились? Что, если подобная участь ожидает и тебя?

– Если так, я по крайней мере буду сознавать, что это – моя судьба. Что я не пошел на компромисс, и хотя мой талант не оценили, я его не предал. Лучше умру непризнанным, как Ван Гог, чем начну проституировать талантом, как какой-нибудь модный портретист, который гонится за дешевой славой. Нужна победа. Утешительные призы ни к чему. Это мое убеждение, Джейсон. Наверное, ты считаешь меня пошлым зазнайкой…

– Именно, – отозвался Джаз.

– Возможно, ты прав. Но я говорю то, что думаю. Хочу иметь либо все, либо ничего. Поэтому ты никогда не станешь актрисой, Келли. Я тебе друг и от всей души даю совет: найди себе другую мечту.

День тридцать третий
2.35 пополудни

Хупер нажал на «стоп».

– Дэвид знает, что делает, только не догадывается, что фокус не удался.

– Как так? – удивилась Триша.

– Он не дурак, должен понимать, что пользуется репутацией зазнайки и вредины. В этом его стратегия. В подобных шоу выигрывают не обязательно симпатяги. Иногда вот такие сукины дети. Дэвид хочет, чтобы его заметили. Заметили, как он хорош, самолюбив и бескомпромиссен. Другими словами – лидер. Ему все равно, что о нем подумают. Он хочет стать звездой.

День восьмой
11.20 вечера

Девушки лежали на кроватях и пили горячий шоколад. Разговор, как часто бывало, снова коснулся Воггла.

– Он ненормальный, – сказала Мун. – Крыша совершенно не на месте. Чокнутый.

– Очень странный, – согласилась Келли. – Я боюсь, как бы он чего-нибудь не сделал с собой. У нас был такой в школе. Только с косичкой, а не с дредами. Сидел в стороне и раскачивался. А потом взял и порезал себе руки ножом. Было столько кровищи, что нянечка упала в обморок. Ужас!

Потом к беседе подключилась Сэлли. Самая замкнутая после Воггла, она выступила всего один раз, когда потребовала вывесить на заднем дворе флаг альянса лесбиянок и геев. Но прикол не удался, потому что никто не стал возражать. Слова Мун вызвали у нее раздражение.

– Никакой он не чокнутый. Просто грязный, отвратительный и не сечет в политике. Но абсолютно нормальный.

– И все-таки у него не все дома, – не согласилась Келли. – Ты заметила, как он спасал муравья, который тонул в луже рядом с бассейном? Это что, нормально?

Сэлли ответила с таким неистовством, что все оторопели.

– Что ты об этом знаешь? – прошипела она. – Люди вроде тебя понятия не имеют о душевных болезнях. У вас одни предрассудки.

– Я только сказала, что он немного с приветом, – стала оправдываться Келли.

– Я слышала, что ты сказала, и нахожу это жутко оскорбительным. Если у человека не все в порядке с головой, нечего делать из него отвратительного антиобщественного типа.

– Но он на самом деле отвратителен, Сэлли. Мне его жаль, и я готова понять…

– Вот оно! Я тебя вывела на чистую воду! Отвратительный, а не чокнутый. Это разные вещи! Какие же вы все предвзятые. Какие упертые!

Келли отшатнулась, словно ее ударили по лицу. Взрыв Сэлли был настолько страстным, что даже ее пальцы сжались в кулаки. Показалось, что она вот-вот бросится на соперницу.

В аппаратной режиссеры лихорадочно двигали переключателями, стараясь направить камеры на нужные лица. Джеральдина приказала обоим операторам в зеркальном коридоре переместиться к женской спальне. Назревал редчайший на «реальном» телевидении момент – развитие настоящей, не придуманной драмы.

– Утихни, Сэлли, – вмешалась в их спор Дервла. – Келли имеет право на свое мнение.

– Имеет. Только пусть не оскорбляет тех, кто для нее парии.

– Нет у меня никакого мнения! – Из глаз у Келли хлынули слезы. – Честно!

– Есть! Просто ты не хочешь признаться в своей упертости. Все кому не лень нападают на душевно больных и валят на них социальные проблемы. Их лишают лечения, их не замечает система. А если в кои-то веки что-то происходит и один ненормальный шизик, которого вообще не следовало выпускать из психушки, скатывается с катушек и втыкает кому-нибудь нож в башку – тогда и вовсе лажа: в убийц превращают всех, кто страдает легкой депрессией.

Сэлли возбуждалась все сильнее. Такой ее никто ни разу не видел. Костяшки сжатых в кулаки пальцев побелели. На глаза навернулись злые слезы.

Келли пришла в ужас – она не ожидала такой бурной реакции.

– Извини, ладно? – проговорила она. – Я сморозила глупость. Не надо плакать.

– Ни черта я не плачу, – огрызнулась Сэлли.

Мун лежала на кровати и снисходительно слушала перепалку. Но в этот момент поднялась.

– Сэлли и права, и не права, – заметила она с превосходством в голосе. – Воггл не то чтобы псих. Он просто вонючий мудак. Но, с другой стороны, не скажу, что мне по нраву шизоиды…

Сэлли сердито попыталась ее перебить, но Мун продолжала:

21